Над головой запел колокол. Запах, который Ош любил больше всех запахов на свете, золотой медовый запах воска, плыл вверх, навстречу глухим колокольным ударам. Ош собрал свечи и заботливо, золотыми маленькими снопами, уложил их в прокопченый ящик. Завтра он переплавит их в новый воск, а потом сделает новые свечи.
Когда Ош, спотыкаясь, пробирался через заросший дворик, он утирался и шмыгал носом. Репей цеплялся за подрясник, какие-то легкие семена залепили весь подол. Медведь остановился, сел, стянул подрясник через голову, помогая даже задними ногами, и остался в дерюжке и мятых штанах с очень давно продранными коленями – одежде лесного шатуна, бортника. Ош поднял голову, перекинул подрясник через плечо и понял, что за его акробатическими маневрами насмешливо наблюдают. Белобрысый низковатый хуман, сложив руки на груди серого халата, кивал на медведя головой и притопывал, попинывая ящик с коновальским инструментом. - Час тебя жду, слышишь? - Господин Макдар! Это вы?.. Я пришел, - сказал Ош, перекатился вперед и встал, оглядывая штаны. - Кляча твоя тебя заждалась, понял? - продолжал хуман, которого назвали Макдаром, и направился к амбару. Ош потрусил за ним. Они вывели мотавшего головой белого мерина, и хуман приказал согнуть бодро копытящую по земле переднюю ногу и крепко держать. Ош едва ли не приподнял заодно самого коняку. - Ну, ну, - хуман махнул рукой, а другой уже примеривал подкову, - торчал как пень в своей часовне, теперь работать желаешь? И, сердито стуча, быстро подковал лошадь. - Ну, принимай работу, господин Каюк… - Каяк! – привычно поправил Ош, - правильно моя фамилия говорится Каяк. - Да ну? А мне придверник сказал, так вот.
Фамилия Оша действительно была Каяк. Прозвище Каюк он получил за то, что однажды рассадил надвое губернаторский стол.
В тот день Ошу предстояло испытание: архиерей выспросил кого-нибудь молодого и работящего на должность священника для новой церковки, срубленной у Голубого Залива, и многие голоса выбрали Каяка Оша. И когда он, начесанный, выглаженный, как всегда благоухающий бортным медом, появился в приемной, архиерей важно и торжественно кивнул. Оша он одобрял, и потому расплылся в собачьей тонкоусой улыбке так, что очки съехали на нос. Но нужен был еще разговор с губернатором…
В кабинете, разделенные тяжелым дубовым столом, они говорили долго. Губернатор гонял Оша по истории, губернской географии и политике, и словно бы не решался заговорить о самом главном. Наконец, похрапывая от полноты, губернатор постучал копытом по одной из бумаг на столе. - Лицо вы, так сказать, духовное… - начал он и замялся. Глазки опустились и вновь подпрыгнули до уровня сгорбленного Оша. - Намедни тут у нас теленок тонул. Обычный телок, не фурь, неразумный. Я погодил тащить, а потом вытащил. Ош согнулся сильнее, а боров, кряхтя, повернул голову боком и поднял бровь. - И ведь вот задачка-то вам, богословам! Разглядел я эту забавную полуутопленную морду, и что вы думаете? Один глаз у телка живой, а другой пустой. Думаю, он тем глазом, пока барахтался, загробную жизнь увидел. Хоть на момент, да увидел… А вот что там он увидел? Райские врата?.. Или… Договорить губернатор не успел, потому что тяжкий кулак Оша грохнул по столу как раз перед задранным пятачком. Дубовая доска стола охнула и расселась, сукно с треском разодралось, увлекаемое вниз занозистыми обломами. - Хвоста… Хвоста он лысого видел! – гремел Ош, и в голосе зазвенело, будто разбитое. - Экспериментатор! «Погодил тащить»! Да тебя надо… Трое охранников, не меняя важности на лицах, оттащили мычащего Оша обратно в приемную и вылили ему на голову графин воды. То ли от этого, то ли от вида сухощавого архиерея, пригнувшегося в кресле, Ош отрезвел и замолк.
Когда они шли по улице, архиерей не вздыхал и не говорил лишнего. - Так и сказал - телок? - Телок, владыко. - Ну и… Архиерей сморщил сухую морду, махнул рукой и добавил: - Да и бортничай тогда на здоровье, чадо. Чем со свиньями связываться, лучше пчелы. И когда уже расставались у полосатой будки, у конца города, архиерей фыркнул в рукав, хлопнул Оша по спине и сказал: - Молодец, Ош!
Так Каяк Ош получил прозвище Каюк («потому что столу губернаторскому через него полный каюк пришел») и навсегда остался послушником, занимающимся диким промыслом бортей.
- Каяк? Правда что ли? А в метрической книжке как записан, слышь? – не верил коновал, вытирая руки тряпками. - Так и записан, - объяснил Ош, - ну, еще не Ош, потому как имя это дикое. - А как, эй, а как? – любопытствовал хуман. - Как… - Ош глянул на серый халат и протянул, - Михаи-и-илом… Неужто не догадались бы?
- Вы и сам странный, - рассуждал Ош, когда провожал коновала до ворот, - ходите, промышляете, а между тем вы не фурь, ты человек, и стало быть, должны своих лечить, или на крайний случай фурей. А вы бессловесную скотину пользуете – как это так? - Да не ломай голову! – ответил хуман. - Чего такого-то? Будто я плохо подковал, э? - Хорошо… - Я и лечу неплохо, уж поверь.
Макдара-хумана вызывали подковать лошадь. Ошу нужно было ехать в город, продавать добытый мед, вот и потребовалась неразумная силушка. - Как мерина-то кличут зовут, скажешь? - Фарфором. Потому что он белый и как будто сверкает, когда начистишь. И смелый. - Молебен о коне белом, - некстати сказал коновал и открыл калитку. - Как-как? Что это? Это какой? - Это шутка такая, Ош Каяк. Надо эту фразу назад и вперед читать, понял? Эх ты, поп, соломы сноп. Ну, бывай, не скучай! - Меду-то… Чего не взяли? - Боюсь, не слиплось бы!
Так закончился визит коновала.
_________________ Давайте без прелюдий! Дабл виски!
But if you're looking for the unicorns, don't be forlorn, The second star to the right and straight on until morning.
|