Эх, давно здесь не был. Здравствуйте все!
...
Ангел милосердия
Под взглядом звезд Влад плелся по темной еще улице. Но ночь готовилась отступить под напором грядущего дня. Светлел потихоньку восток, начинали просыпаться птицы. Вот так, сквозь зыбкую тьму и прохладную дымку, Влад ходил на работу уже год. Учеба? Что учеба? Да, и учился тоже. У него было много времени. Как шутили немногочисленные дружки, все двадцать пять часов в сутки. Влад остановился, поежился, ткнул кнопку на наручных часах.
- Пять. Часов. Восемь. Минут, - сообщили они приветливым и мертвым женским голоском.
Ну вот, опять рано вышел. И где теперь мотаться, пока пунктуальный дядя Володя не откроет через двадцать две минуты магазин?
Почесав в затылке и оправив куртку, Влад свернул к парку.

Ветер трепал черные волосы, игрался с полами куртки, давно уже украл кепку. Владу до того не было никакого дела. Он сидел на перилах моста, вперив глаза в далекую-далекую черную воду. Снова подкатили сволочи-воспоминания. И ведь, пока работаешь, вроде и ничего, а стоит на момент расслабиться, и…
- Лид, а ты меня не бросишь? – Голова сама повернулась влево, туда, где сейчас была только тьма и пустота. – Не уйдешь к другому?
- Ну конечно же нет, дурачок, - звонким девичьим голосом ответили воспоминания и ласково потрепали по щеке.
Этот голос…
- Честно-честно? – продолжал парень отыгрывать древний сценарий.
- Честно-честно, - откликнулась тьма.
Влад снова перевел глаза на воду, надеясь увидеть свое отражение, но вода показывала лишь черноту.
Ведь ровно год, двенадцать месяцев, триста шестьдесят пять дней, восемь тысяч, семьсот пятьдесят пять часов, с тех пор, как это случилось. С тех пор, как в соседнем подъезде, на втором этаже, в восьмой квартире, от кровоизлияния в мозг…
- Лид, никогда меня не бросай… - По щеке скатилась слеза, нечастая гостья. – Слышишь? Никогда-никогда. Меня без тебя нет...
Темнота не ответила. Он не говорил этого тогда. Тогда…
Город справа начал оживать, давно, уже целых три минуты как, открыл дядя Володя магазин.
А может, хватит такой жизни? Сейчас можно оттолкнуться, и…
По глазам резанул первый луч восходящего солнца. Да так неожиданно и больно, что Влад вскрикнул и опрокинулся назад. Вспышка боли в спине и затылке. И мир растаял.

Голос потихоньку проступал сквозь бесконечность окружающего одиночества и ненужности:
- Эй, э-эй. Ты живой? Чего разлегся как падаль? Я тебя на себе никуда не попру, имей ввиду.
От этого голоса, грубоватого обращения, требовательного тыканья ногой в бедро, сердце забилось быстрее. Влад приоткрыл один глаз и закрыл.
Нет, невозможно. Не бывает такого.
- Э, нет. Ты от меня так просто не отделаешься. – Изящная но сильная рука подхватила его за шиворот и приподняла.
Влад сел. Наверное, это сумасшествие.
- Привет, Лид. Давно не виделись. Я скучал, - выдал он первое, что пришло на ум.
- Так. Шутит на несмешные темы. Значит, жить будет. Голова цела. А что еще для счастья надо?
- Ты… ты правда тут? здесь? тут?
- Что же ты такой непонятливый, дурачок…
Лида обняла Влада за шею, прижала щекой к теплой груди. Влад закрыл глаза и замер, блаженно улыбаясь. То, о чем он мечтал, раз за разом засыпая в одиночестве. Но надолго остаться так не удалось. Лида отстранилась и вздернула Влада на ноги.
- Пойдем куда-нибудь. Не хочу сидеть на одном месте. Да и преды бузить будут. Ты, типа, чего не на том свете? Нас же скоро вызовут к директору!
А Влад смотрел, нее в силах оторвать глаз. Вот она откинула рыжие волосы за плечи, затянутые в желтую футболку. Поверх футболки была надета косуха. Джинсы туго обтягивали бедра. Эта девушка была на год старше Влада и на полголовы выше. Но теперь. Теперь они были ровесниками.
Влад задрожал. На глаза снова навернулись слезы. Он кинулся вперед, крепко обнял, и вывернуться Лиде уже не удалось. Она погладила его по голове, коснулась губами лба. Потом повела плечами, пытаясь высвободиться. Зашептала на ухо:
- Ну же. Пойдем. Нас могут заметить, а это будет плохо.

Солнце уже почти вошло в зенит. Под ногами был проселок, вокруг – дачный городок. Сейчас в простой будний день это место почти пустовало. Маршрут, по которому его вели, Владу был хорошо знаком. Это было их с Лидой место. Недалеко от дач, у речки. Там маленькие Владик и Лидочка играли, там впервые поцеловались, туда приходили мириться, когда ссорились. Это была хитрость. После ссоры и он и она ,рано или поздно, приходили на берег. Вот и сейчас они шли туда.
Через десять минут они вместе упали в высокую траву. Лида смотрела на Влада сквозь густую траву, он смотрел на нее. В глаза. И так продолжалось несколько минут.
- Объясни мне, - наконец тихо попросил Влад. – Пожалуйста.
- Владик, да что же тебе объяснять… Просто я очень без тебя скучала.
- Но… но как?
Лида покачала головой.
- Понимаешь, я очень тебя люблю. Очень…
- И я тебя… Я тоже…
- Тогда почему ты решил убить все? – взгляд девушки стал серьезнее, строже.
Он вспомнил.
- Прости… - только и удалось выдавить.
- Тогда я очень испугалась. Ты бы прыгнул, я знаю. – Тут она широко улыбнулась. – Пришлось тебе вре-езать. Непередаваемый кайф.
Ее рука перебирала его волосы, гладила ушибленный затылок. Влад придвинулся ближе, обнял Лиду за талию.
- Но врезать тебе, мой милый дурачок, к сожалению, мало. Надо многое исправить.
- Что например?
- Например, то, что у тебя не осталось обо мне хороших воспоминаний. Ну, вдумайся, что ты помнишь? Как мы поссорились. Как той же ночью приехала скорая, увезла тело. Это ведь все, что запомнил.
Влад почувствовал, что на глаза опять наворачиваются непрошенные слезы.
- Потому я вернулась. Чтобы бы вспоминал это. И… и чтобы побыть с тобой. А времени мало. Нельзя вернуться надолго. Потому я хочу кое-что тебе сказать.
Влад только прижался ближе к ней, зарылся носом в рыжие волосы, ощутил их запах смешанный с запахами духов, свежей кожи и дикой травы.
Но Лида молчала. Тогда Влад заговорил сам:
- Кажется, я уже понял кое-что. Не говори.
- Спасибо, что не пришлось объяснять.
- Спасибо, что пришла. Ты всегда это умела. Внезапно прийти и исполнить все мечты. Или удивить. Например, явиться среди ночи…
- Да, за хлебом! – хохотнула девушка. - Вижу, ты действительно понял.
Лида вдруг опустила голову, уткнулась лбом в его лоб. Внимательно заглянула в глаза.
- Есть место, куда попадают все влюбленные. Мне было легко попасть туда. Тебе будет трудно. Но… - она моргнула, обняла Влада крепче. – Я ведь никогда ни о чем не просила. А теперь прошу. Молю. Тебе надо жить. Тебе надо доиграть свою партию с честью.
- Но я жил.
- Нет, ты не жил. Сам знаешь. Мой тебе совет. Бросай работу. Прогуляй школу пару раз. Иди, съешь мороженное, погуляй в парке, прочитай хорошую книжку. Да мне ли тебя учить.
Лида подмигнула, улыбаясь, а Влад подался вперед, губы слились в долгом, страстном поцелуе. Так, полностью отдавшись поцелую, ни о чем не думая, они провели минуты три. И не было ничего. Не было земли и небес, не было проблем и тягостных мыслей, даже то, что происходит невозможное, забылось.
Оторвавшись, Влад долго смотрел на любимую.
- И все будет хорошо, - тихо прошептала она.
- И все будет хорошо…

Так и прошел остаток дня. Они искупались, тихо беседовали, целовались. И казалось, вот так можно вечно. Но в полумраке Влад заметил, что рука, глядящая его по щеке, слабо светится.
- Ну, вот и пришло время, - шепнула Лида, глядя на краешек солнца, выглядывающий из-за горизонта. – До поры, а пока тебе надо жить. Я буду рядом. Всегда буду. Помни.
- Я помню. Каждый момент. Буду помнить всегда…
Девушка улыбнулась, фигура ее засветилась ярче, начала таять. Влад бросился вперед, налетел, чуть не сбив с ног, обнял, будто стараясь удержать, и поцеловал последний раз. Долго, нежно, одновременно страстно. На плечах его сомкнулись необыкновенно теплые объятия. От удовольствия веки опустились сами.
А открыв глаза, Влад понял, что обнимает пустоту. Была ночь. Солнце закатилось. Он посмотрел вверх на звезды. Звезды смотрели вниз, на него.
По лицу расплылась улыбка, а из глаз потекли слезы. Теперь были силы исренне плакать. Теперь были силы по-настоящему чувствовать… жить.
- Спасибо. Я не забуду. Никогда не забуду тебя… Мы будем вместе

Жизнеутверждающая вещь. Это очень хорошо... Хорошо также, что ничего не объясняется прямым текстом, читателю дается возможность подумать, это очень ценное умение писателя!
Так это сон, да?
А кстати, девушка - очень яркий и жизненный персонаж получился!
Впечатлил эпизод про часы. Они же так и говорят, да!..

Protv Scar, спасибо! И Руди спасибо тоже!
Да, это был сон. Проснувшись среди ночи, я побоялся, что утром, как бывает, все забудется или покажется глупостью. Потому прямо среди ночи встал и стал работать. Вот и можно сказать со всей уверенностью. Муза пришла как Лида за хлебом... Е:3

Знаю-знаю!.. У меня так тоже было!
Правда, у меня еще посреди дня часто глюки бывают, и это еще хуже чем ночью %) Как так, не знаю.
А рассказ правда хороший, да!..

Это опять я. И опять говорю, что безумно соскучился. Как-то все не получается пересечься. И опять с новой работой.

Кисповедь

В темной прихожей слышится щелчок замка – это ты пришла с работы. Здравствуй.
Выхожу посмотреть. Сижу на пороге комнаты, склонив голову на бок. Любуюсь.
Наверное, в миллионный раз поражаюсь, какая же у меня красивая хозяйка. Другие коты и мечтать не смеют о том, чтобы каждый день просыпаться рядом с такой красавицей. Я отлично помню, как ты впервые взяла меня на руки. Тогда еще совсем котенка. И я увидел твое лицо. Твои глубокие карие глаза, черные волосы, волной спадающие на плечи, неповторимую улыбку, вселяющую покой и уверенность.
Ты пахнешь водой и свежестью – на улице идет дождь. Шкаф жадно глотает тяжелый от воды плащ, устраиваются в уголке сапоги. Не включая света, ты подходишь ко мне, наклоняешься и гладишь. Рука влажная и холодная, но от этого твое прикосновение не перестает быть самым лучшим на свете.
- Мряу-маряу, - благодарно отвечаю я.
Вместе проходим на кухню. Ты наливаешь мне молока, шипит сковородка, исходя ароматным паром. Но я не клянчу, ведь это кощунство – отбирать пищу у самой лучшей в мире хозяйки.
После ужина иду за тобой в комнату. В полумраке ты садишься на диван и включаешь телевизор. По экрану монотонно ходят другие люди, о чем-то говорят. Мне не интересно.
Запрыгиваю к тебе на колени, сворачиваюсь клубком. Холодная, замерзла. Гораздо приятнее мне смотреть на тебя, греть твои колени, делиться теплом, накопленным мною за день. И я живу мыслью о том, что завтра ты снова придешь с работы и снова позволишь погреть твои колени. Пусть даже на улице не будет холодно. И крупная дрожь проходит по телу от одной мысли, что однажды ты не придешь. Трусь щекой о твою руку, отгоняя дурные мысли.
Напрягаюсь. Ты слышала? Неужели кто-то непрошеный ходит нашему дому? Я готов защищать тебя от всех крыс и тараканов на свете. Да что там крысы! Для тебя я разорву на куски любого пса! Но понимаю, что ты никогда не прикажешь такого. Может, ты ангел? Что еще может заставить всю жизнь кормить кого-то и заботиться, не требуя ничего взамен?
Мяукая четно, я влюблен в тебя самого первого дня. Но я – кот. И не могу сказать тебе об этом. Иногда мне хочется написать тебе письмо. И я даже начинаю придумывать, первые строки, но вспоминаю, что коты не умеют писать.
А пока с тобой этот мужчина. Я ревную, мне обидно, больно. Но ведь ты не виновата. Невозможно всю жизнь общаться с одним только котом.
Но что-то дает мне надежду. Когда тебе плохо, грустно, ты не идешь к нему. Ты приходишь домой, обнимаешь меня и плачешь. Порой долго. И тогда мне тоже становится грустно, но я чувствую, что это хорошо. Счастье для меня - забрать себе половину твоей грусти. Ведь что-то это да значит, правда? Как и то, что ты готова отдать мне ее.
Через пару часов ты уходишь в спальню. А я еще некоторое время сижу в пустой темной комнате перед пустым экраном телевизора. Сижу там, где сидела ты. Старый диван бережно хранит твое тепло – ты согрелась. Значит, сегодня я прожил не просто так.
Тихо и осторожно вхожу в спальню. Ты уже под одеялом. Засыпаешь. Стараясь не помешать тебе, устраиваюсь под боком, а потом долго смотрю, как ты спишь, пока сон не одолевает и меня.
И во сне я вижу, что коты научились писать письма. И я пишу письмо тебе, своей любимой хозяйке.
Пожалуй, мне нравится, как я живу. Пожалуй, я хочу, чтоб завтра все повторилось. Наверное, я люблю жить.

Посвящается Ангелу.

Чего одна идея стоит!..
Как здорово, друг, просто здорово. Даже не пойму, что именно - в целом после прочтения остается то, что наверное называется светлой грустью.
И она его любит, это точно. И гораздо больше, чем этого мужчину. И гораздо лучше.

Ну, вот. Здравствуйте снова. Пришел к вам с двумя новыми вещами. В ЖЖ подбадривали, спасибо. Был огромный стимул к работе.
Итак, начинаю радовать или огорчать. Уж как вышло.
Первое навеяно машиной, в которой я недавно чуть не разбился.

26:12

Закат. Солнце медленно клонилось к зазубренным остриям гор. Бескрайняя степь кругом готовилась к наступлению ночи, и прохладный ветерок небрежно шевелил сухую траву.
Машина затормозила, подняв облако пыли, мгновенно накрывшее все вокруг. Только лучи заката пробивались сквозь медленно шевелящуюся желтую мглу.
Щелкнула дверь, открываясь. Из пыльного тумана в машину нырнул Фома. И уселся, вернее, сложился втрое рядом с водительницей, недовольно ворча.
Есть люди, которые не меняются со временем. Фома относился к ним. Все то же бледное и изможденное лицо, что и десяток лет назад. Все те же очки в толстой оправе из бежевого пластика. Вот только лицо покрылось щетиной и глубокими шрамами, а дужка очков держалась на изоленте. Казалось, даже бесформенная и безразмерная куртка осталась та же самая. В складках и пузырях этой куртки утопало тщедушное тело Фомы. Давно нестриженые и немытые волосы слиплись в сосульки и свисали перед очками. Сейчас на них прибавился еще и слой желтой степной пыли.
После долгого молчания водительница поздоровалась:
- Здравствуй, двадцатисемилетний Фома. Мы не виделись так давно, а ты не изменился.
- Здравствуй и ты, двадцатишестилетняя Анастасия. Мне кажется, мы виделись вчера, но я с трудом узнаю тебя, - в тон ответил пассажир. – Давай поедем вперед. Не люблю стоять на месте.
- Но впереди ничего нет. Что нам делать там? – удивилась водительница.
- Это дорога, которая никуда не ведет. И никто по ней не ездит. Я люблю такие дороги.
Фома смотрел только вперед, туда, где солнце уже коснулось вершин гор, прощально играя на линзах и оправе очков.
Взревел старенький мотор, и машина снова подняв тучи пыли, двинулась по пустой дороге, все ускоряя бег.
Фома прикрыл глаза, блаженно подставив лицо встречному ветру. А тот растрепал волосы, со лба отодвинулась прядка, обнажая глубокий розовый шрам.
- Что тебе нужно от меня снова? Мне показалось, тогда мы с тобой решили для себя все, - подавив внутреннюю дрожь, сказала Настя.
- Да так, - отмахнулся Фома, не открывая глаз. – Мне нужна от тебя небольшая помощь. Кажется, это будет интересно и для тебя тоже.
- Какие у нас могут быть общие дела, шизофреник?! – возмутилась водительница.
- Могут, раз ты приехала после первого же звонка, - усмехнулся Фома, ничуть не обидевшись. По отрешенному лицу блуждали тени надвигающейся ночи.
- Что тебе нужно? Говори или проваливай! – разозлилась Настя.
- Ну ладно, ладно, – пассажир вскинул руки и даже соизволил повернуть голову. – У меня есть один хороший проект. У меня есть все, кроме вебмастера. Хорошего вебмастера, такого, как ты. Причем, который согласится работать за один интерес.
- Почему это я должна работать за интерес? – поинтересовалась Анастасия.
- Да потому что это интересно!
Фома громко рассмеялся и похлопал старую знакомую по плечу.
- Давай, рассказывай, или в степи выкину.
- Ну, понимаешь, Настенька, я построил большую ловушку. Настоящую мышеловку в мировом масштабе. И чтобы мышь человечества сунула в нее нос, не хватает только сыра.
- Ага! – воскликнула Настя. - А сырок-то будет за мой счет!
- Да ты просто еще не знаешь, что это будет за прикол! – заверил пассажир, потягиваясь.
- Вот именно, не знаю! – огрызнулась водительница.
- Ну, давай попробую объяснить, – сказал Фома, посерьезнев. – Слушала когда-нибудь нытье неизлечимо больных? Они несчастны. Но вот вопрос – чем? Представь, одна из таких депрессивных скотин жалуется другу, что врачи поставили диагноз – два года. Несчастен? Несомненно. Но, – разговорившись, он стал похож на старого себя. Болтуна и затейника. Большого шутника и прожигателя жизни. – Приятель на следующий день падает в люк и ломает шею. А этот нытик будет портить другим настроение еще два года.
- Ну, естественно, – Настя пожала плечами. – Несчастье в знании своего срока. Безысходность и отсутствие надежды на будущее давит. Но при чем тут твоя ловушка. Ты умеешь отмерять сроки? – спросила она, косясь на Фому.
- Я не умею. Все сроки отмерены за нас и до нас, - пробормотал пассажир, глядя на часы. – В психоневрологическом диспансере я познакомился с одним очень хорошим человеком. Гением. Он всю жизнь работал над теорией о том, что у каждого есть свой собственный срок, который не расширить и не сократить. И своя дата. Я смеялся сначала, как ты сейчас. Но по формуле, составленной им, мы рассчитали смерть шести человек с точностью до часа. А потом и его собственный срок. То, что у меня в кармане, изменит мир.
Повисло молчание. Фома откинулся на спинку сиденья, любуясь закатом в ярких, фиолетово-алых тонах с оранжевой полоской. Когда пассажир заговорил снова, голос напоминал шорох поднятой колесами пыли:
- Представь, что каждый знает, сколько ему отмерено. Человек знает, что накапливать бабки всеми средствами на будущее не имеет смысла. Будущего-то осталось с гулькин нос. Какие-то сорок лет еще, а потом - в гроб. Может, тогда придет хорошая мысля о других подумать, а не только о собственной заднице.
- Ага, - скривилась Настя, - представь человека, который знает, что доживает, и терять нечего. Он выйдет из-под любого контроля. Освободит все потаенные комплексы и фантазии. Возможно, убивать, насиловать…
- Я сказал, что формула изменит мир, а не улучшит, - парировал Фома.
Анастасия включила фары, и два луча спокойного желтого света пронзили темноту наступающей ночи.
- Ладно. А что ты сделаешь, если я пошлю тебя вместе с твоей ловушкой?
- Ничего не стану делать. Это теперь твоя ловушка. Мой друг придумал ее, я – построил. Тебе же осталось только установить ее.
Меж тонких и острых пальцев сумасшедшего заблестел лазерный диск. Лишь на миг, чтобы исчезнуть в большом кармане Настиной куртки.
- Здесь материалы, теория, формулы. И от меня простенькая программа-считалочка. Мне по большому счету наплевать, как ты поступишь с этим диском.
С мерным рокотом машину обогнал тяжелый грузовик, наполненный каким-то металлоломом.
- Ну вот, - вздохнул Фома, - и здесь покоя нет. Высади-ка меня.
Понимание постепенно пробивалось сквозь пелену новой информации, сквозь сеть понятий о возможном и невозможном. Вопрос сорвался сам собой:
- А сколько тебе осталось?
Сумасшедший усмехнулся и отодвинул рукав, показывая Насте электронные часики с красными циферками. 26:12. Мерный отсчет заставил вздрогнуть. Мерный и спокойный. Красные циферки сменяются, давая прочувствовать каждое мгновение.
26:11… 26:10… 26:09…
- Ну, высади меня. Пожалуйста, - попросил Фома, пряча часы. – Я не хочу, чтоб ты пострадала.
Настя не ответила. Машина охнула и вздохнула, прибавляя ходу. Непривычно быстрая езда для старушки стала сюрпризом.
- Ну, не грусти. Пожалуйста. Не думай о смерти. Каждому - свое.
- Идиот. Долбаный сумасшедший. Шизофреник!
Настя впала в панику. Машина все ускоряла бег, почти догоняя грузовик. Фома замер на сиденье, опустив голову, разглядывал запыленные ботинки. Никакого страха, никакого волнения, никакой реакции, кроме грустной улыбки.
Спокойствие пассажира заразило и водительницу. На некоторое время повисла тяжелая пауза, готовая, казалось, рухнуть на головы собеседникам. Черная громада грузовика слегка отдалилась. Фома поерзал на кресле, глядя на часы. Тихо спросил:
- Ты доиграешь мою партию?
- Я не знаю.
Ночная тьма окутала автомобиль, навалилась тяжким грузом, не давая вздохнуть. Теперь присутствие сумасшедшего выдавали лишь поблескивающие сломанные очки.
- Ладно, плевать. Останови машину, – голос Фомы стал тверже, прорезался властными нотками.
Анастасия сдержала напор, не дрогнув. Подождать еще немного, продержаться. Доказать больному дураку, что все формулы – только его выдумки. Его и его безымянного друга.
Грузовик впереди дернулся на дороге, заложил вираж, проехавшись по кустам у дороги, затормозил и снова набрал скорость. С трудом удерживаясь на дороге, тяжелая машина петляла, изменяла скорость, начинала разворачиваться, но снова возвращалась на курс.
- Тормози, пока мы с ним не встретились! – почему-то с досадой проговорил Фома.
- Отказал… - прошептала Настя, широко открытыми глазами глядя на дорогу. – Тормоз отказал…
Безумная гонка продолжалась, насмехаясь над невольными гонщиками, сокращала расстояние между машинами.
Фома повернул голову, скривился.
- Зря ты меня не послушала. Ты выживешь, я знаю. Я хочу, чтоб ты жила. Жила. Прости меня…
Настя оскалилась, вцепившись в руль похолодевшими пальцами и не различая, что говорит пассажир.
Внезапно, заложив очередной зигзаг на дороге, грузовик взвизгнул покрышками и встал. Старенькая машинка въехала в огромное колесо, потеряв фару и бампер, с облегчением вздохнула белым дымом из-под капота.
- Кретин! Болван! Вернусь – убью! – сыпала Анастасия, захлопывая дверцу автомобиля.
Навстречу ей из кабины черного грузовика выкатился совершенно пьяный дальнобойщик. Он очень радовался объявившейся компании и приглашал выпить. Его бас перекрывал даже неиссякаемый поток ругательств, бьющий из Насти.
Нервная дрожь понемногу отпускала, оставляя место только. И Настя обернулась уже, чтобы вволю посмеяться над теорией двух психов, составленной в бреду.
Обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как со свистом лопается трос в кузове грузовика, и поток ржавого металла сметает и сминает все доводы и аргументы. Сметает и сминает вместе со старенькой пыльной машинкой и ее единственным пассажиром. И такой же грохочущий всесокрушающий поток прокатился по твердой душе. По твердому разуму и уверенному взгляду, тяжелым молотом вбивая чужую правоту в Настины уши.

Анастасия сидела на холодном асфальте, встречая первые лучи рассвета. Чувствуя спиной помятый бок автомобиля, крутила между пальцами блестящий кругляш диска. Восходящее солнце играло на идеально ровной поверхности диска, играло на осколках, усыпавших все под ногами, играло в глазах девушки, смешиваясь с новым нездоровым блеском.
Две стороны одной дороги уводили в разные стороны от горизонта и до горизонта.
Сделать рекламу, создать сайт, расставить ловушки на людей.
Затикают тысячи часов, отмеряя тысячи сроков. Мир изменится, необратимо, без надежды на возвращение старого, спокойного, лучшего. Или наоборот, страшного, беспокойного и темного.
Посильнее сжать пальцы и забыть обо всем.
Хруст пластика или тиканье часов.
Хруст или тиканье.
Жить или играть.
Тиканье или хруст.

Второе появилось под утро после просмотра голливудских триллеров от песни "Экзорцист" и большого желания написать что-нибудь доброе.

Друг

Капли дождя жалобно колотили в стекло, умоляя пустить себя внутрь, поближе к домашнему теплу и уюту. Звонок в дверь разорвал ночную тишину в клочья и весело полетел по квартире, неся шум и движение.
Но будить было некого. В квартире не спали ночами уже неделю. Сергей заторможенным шагом преодолел коридор и заглянул в глазок. Открывать не захотелось. На лестничной площадке переминалась с ноги на ногу куча серого от грязи тряпья. Глубокий капюшон скрывал лицо ночного гостя. Пришелец заговорил сквозь дверь неожиданно молодым и звонким голосом:
- Здравствуй, друг. Не найдется ли куска хлеба усталого путника? Я долго шел сюда, я вымок и выбился из сил.
Сергей не ответил. Выругавшись про себя, он сходил на кухню, где щедро отрезал полбуханки хлеба, лишь бы отделаться от назойливого бомжа.
Гость стоял на том же месте и в той же позе, когда дверь открылась.
- Шли бы вы отсюда. Милицию вызову, - сказал Сергей неприветливо, протягивая хлеб, и хотел уже закрыть дверь.
Носок старого сапога безошибочно нашел не успевшую исчезнуть щелку:
- Постой, друг-мышь. Не спеши прятаться. Поговорим с тобой. Прослышал я, что нужен здесь.
- Слушай, ты! – прошипел Сергей, снова пытаясь закрыть дверь. – А ну пшел вон!
Ночной гость не вздрогнул от гневного голоса. Только отщипнул кусочек хлеба рукой, на которой осталось лишь три пальца, и отправил куда-то под капюшон.
- Не спеши прятаться в свою теплую и уютную норку, друг-мышь. Не бойся меня. Я могу помочь твоему сыну.
Сергея передернуло. Он еще и пытается сыграть на больном ребенке. Кулак полетел в невидимую наглую морду очередного «народного целителя». Ни движения. Приподнялся капюшон, блеснули глаза, смотрящие на Сергея, не на кулак, остановившийся у самого лица.
- Всегда успеешь вонзить в меня острые зубки, друг-мышь. А пока открой мне. И моли небеса о том, чтобы я дошел вовремя до твоей двери.
Рука без двух пальцев вцепилась в дверь и дернула, распахивая настежь.
Сергея охватила паника. Это помойное существо рвалось в его дом! К больному ребенку!
Тем временем ночной гость уже шагнул мимо и, оглядев коридор, безошибочно направился в заднюю комнату.
- Стой, мразь!.. – крикнул в отчаянии Сергей, хватая пришельца за одежду.
Капюшон слетел, и хозяин дома замер в нерешительности. Лицо гостя, гораздо моложе его собственного, пересекали четыре глубоких розовых шрама, каким-то чудом миновавших глаза. Спокойные и понимающие глаза. Не отупело-смренные, как у бомжей. Не холодно-злые, как у преступников. Глаза человека, пришедшего на работу, где все, что происходит, проиграно сотни раз. Чистое и выбритое лицо. Аккуратная короткая стрижка. Нет, не пьяный бездомный ломится сегодня в нашу дверь.
- Как мне называть… вас? – только и спросил Сергей, разжимая побелевшие пальцы.
- Называй другом. Мне будет приятно.
Ответив, гость беспрепятственно пошел в комнату, где теплился тусклый свет ночника. Рита, глотая слезы сидела над трясущимся в лихорадке детским телом.
- Твоя жена очень устала, друг-мышь. Ей нужен отдых и покой. Уведи ее и возвращайся.
- Что?.. Кто это, Сережа?.. – встрепенулась Рита.
- Тщ, тщ, тихо. Пойдем в нашу комнату, - уговаривал Сергей, выволакивая напуганную жену из детской.
Последним, что он успел увидеть, был Друг, перебирающий лекарства на тумбочке. Быстро, сосредоточенно и аккуратно. Прямо как врач…
- Эй, друг-мышь, почему здесь так душно? Будто мы с тобой в бочке заперты! – сказал гость вернувшемуся Сергею, распахивая окно.
Комната наполнилась плеском капель, громом и воем ветра. Со стола взлетели какие-то бумажки, а шторы развернулись парусами.
Не успел хозяин что-то возразить, как проворный Друг уже сгреб с тумбочки все лекарства и выкинул в грозу.

Господи-Боже… счастливое избавление. Эти банки - склянки здесь давно, и пропитались болью всех троих. Подобраны верно, но здесь не помогут. От них больше зла исходит. Исходило.
Мышонок до сих пор стоит с открытым ртом. Все еще думает, что я разорю уютную норку и заберу все запасенные зернышки.
Площадка готова и можно попробовать сразиться. Я вижу врага. Вот он, радостно вцепился в горло ребенка, смеется и пляшет, высасывая последние силы. Ничего. Я здесь.
Сажусь на край кровати и кладу на лоб руку. Здоровую, чтобы не напугать.
- Здравствуй. Я твой друг. Смотри на меня. Смотри мне в глаза. Неотрывно.
Хороший мальчик. Молодец. Понял и старается исполнить.
Оно бесится. Оно испугалось. Сейчас что-нибудь сделает.
Так и есть. Свет погас. Темнота. Не отвлекайся.
- Мы в темноте, но не во тьме, друг-мышь. Принеси свечи. Увидим друг друга. А ты не отвлекайся, маленький друг. Смотри на меня.
А пока мы одни…
…я стою перед ним. Вот я и готов к новой битве. Я не знаю, как выглядит враг, но чувствую тяжелый запах и слышу, как скребут душу стальные когти. А зрения в этом мире нет.
Вот мой выпад – разлетается фейерверком чувств, разбивается о грани окружающей боли.
А вот ответ – сухие до ломкости руки тянутся к сердцу, желая притормозить, остановить ход. Ломаются о мое спокойствие.
И начинается битва. На поле боли и страха сталь не звенит о сталь, но воля борется с отчаянием. И исход битвы всегда предрешен. На этом ристалище нас всегда двое против одного.
Вот тебе моя радость от общения с настоящими друзьями! Вот восторг от выигранной битвы! Вот счастье от осознания первой любви! Вот гордость за сына, что пошел в первый класс! Онемей предо мною! Пади ниц!
То-то же. То-то же…

Когда Сергей вернулся с горящей свечой, в комнате стояла тишина. Ночной ветер весело играл с занавесками. Гроза прошла.
Ночной гость сидел в большом мягком кресле в углу комнаты. Капюшон снова скрывал лицо, а руки – здоровая и покалеченная – покоились на коленях.
Сын спал. На лице читались спокойствие и умиротворение, плечи мерно вздымались и опадали. Впервые за неделю.
- Подойди сюда, друг-мышь. Садись рядом, и порадуемся вместе. Сегодня мы вместе выиграли битву за твое дитя. Все будет хорошо.
Не помня себя, Сергей бухнулся рядом на колени. Не сдержав рыданий, вцепился в ругу Друга.
- Спасибо вам… спасибо… врачи не смогли… никто… ничего… Что хотите… любые деньги…
- Не время плакать, друг мой – мышь. Время смеяться и радоваться. Оставь себе деньги. Лучше позволь мне остаться в этом удобном кресле до рассвета. И дай напиться воды. Вот за что я помогаю.
- Хорошо… друг. Спасибо тебе, - ответил Сергей, стараясь попасть в тон.
Гость улыбнулся в ответ и промолчал, глядя на горящую свечу.
А утром пропал.

Ох ты! Ох! Диланду!! Снова порадовал!
Какие интересные идеи лежат в основе у тебя... Это так всегда. Всегда повествование забирает с головой. Предсказать ничего не возможно, тогда как все просто и понятно. Ух. Просто здорово. У тебя о самом важном и нужном, о дружбе, любви, помощи, будь то о судьбе всего мира или о судьбе больного ребенка. Ты просто молодец, друг, и в писательстве ты - настоящий рыцарь.

Пара замечаний по тексту: мне показались странными следующие предложения (возможно, там пропущены слова):




Мне очень понравилось!

*Смутился и покраснел* Ой... ну.. спасибо.)) Прямо не знаю, что ответить. Спасибо! За добрые слова спасибо!

И не меньшее спасибо за замечания. Буду думать, что же хотел сказать))))

«Ты прекрасна, спору нет»
Так сказал еще Поэт!
«Черный кофе»

Ветер перемен лениво катал прошлогодние стихи по просторам общественного сознания. Путник медленно шел по миру, окутанному унылой и серой осенью. Плащ его был грязен, капюшон - порван, а бакенбарды не стрижены. Но поступь – твердая и величественная – исподтишка сотрясала землю.
Люди смотрели ему вслед, шептались, кто-то крутил пальцем у виска. Кто же так вот запросто ходит к цитадели Поэта? Вокруг простерли длань грязные и пасмурные небеса. Ни просвета, ни чистого места. И так уже несколько лет – одна только осень.
Путник присел на камень у дороги и, закинув ногу на ногу, закурил длинное тонкое стихотворение. Ярко-алый огонек среди кромешной серости мгновенно привлек какую-то нечисть.
Неподалеку какие-то бритоголовые дядьки трясли маленького профессора. «Ну скажи! Скажи, это ведь гениально! Мы втроем целый день писали!.. Че сказал, козел? Кто графоманы?!» Завязалась недолгая драка, в результате которой профессор в очках оказался повержен.
Что-то никогда не меняется. Дождавшись, пока трое гениев поэзии уйдут, Путник подошел к профессору, бережно извлек из канавы, сдул пыль.
- Нет, вы это видели? Какова наглость! Товарищ, об этом следует немедленно заявить! – возмущался представитель интеллигенции.
- Кому? – усмехнулся Путник. – Поэту?
Профессор погрустнел и сник.
- Меня Валерием Антоновичем зовут, - протянул он руку после паузы.
- Александр, - коротко представился путник и затянулся стихотворением.
- Куда путь держите, молодой человек?
- В Цитадель. Хочу навестить Поэта. Порасспросить.
Валерий Антонович отшатнулся как от прокаженного. Глаза за толстыми стеклами очков расширились в страхе. Путник, будто ничего не заметив, плотнее закутался в плащ от пронизывающего ветра:
- Скоро дождь начнется. Мне пора. Приятно было пообщаться.
Путник бесшумно поднялся и побрел навстречу цитадели из стекла, неона и грубо отесанных камней.
Пришлось еще долго идти вдоль чернокаменных стен, прежде чем в колоссальной цитадели обнаружилась хотя бы малюсенькая калитка. И к той уже выстроилась длинная очередь серых крыс. Путник откинул капюшон и притопнул на крыс. Зверьки разбежались с испуганным писком. Путник тряхнул огненно-рыжей шевелюрой и улыбнулся.
- Так-то лучше.
Калитка вспыхнула синим пламенем от взгляда оранжевых глаз. Преодолев роскошные высокие ворота, Александр побежал по винтовой лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Вновь накинутый капюшон покачивался в такт бега. Порой на широких ступенях встречались обессилевшие путешественники. Для них было полно места.
Наконец радость и боевой задор наполнили сердце. С грохотом распахнулись массивные двери. Пантеон Поэта заполняли фанаты, ценители, издатели, любители. Впрочем, влюбленную массу не пропускала охрана.
В центре же внимания на высоченном троне восседало угловатое безликое существо. У подножия же трона позволялось сидеть самым толстым фанатам.
- Эй! Здравствуй, Поэт! – искренне улыбнулся Путник.
- Привет, чувак, - без особого энтузиазма кивнул головой Поэт. – Че тебе надо?
Александра заставило поморщиться одно приветствие, но он, преодолевая тошноту, заставил себя шагнуть ближе.
- Долго я шел к тебе, Поэт. Шел поговорить. Шел порасспросить, – ответил путник, улыбаясь.
- А-а-а! Новичок! Так тебя стилю подучить?
После этих слов Александр вышел из себя. Громкий смех сотряс цитадель до основания. Полетел в сторону темный плащ, и каждый зажмурился от слепящего рыжего света. Рыжие волосы, глаза, одежда, ножны с мечом и даже ботинки Александра излучали свет.
Самозванный Поэт скорчился на своем троне, вытаращился Александра и громко позвал охрану, потом попытался вскочить на ноги, но упал на пол.
Не прекращая смеяться, Поэт выхватил двуствольный стихомет и дал залп по набегающей страже. Один охранник покатился по полу, обливаясь слезами, второй хохотал, медленно сползая по стене. Больше никто не посмел напасть.
Все сильнее сотрясалась крепость под громовой поступью рыжих ботинок. Улыбка заиграла на губах Рыжего Поэта, когда в толпе начали появляться оранжевые стяги и знамена.
- Вот и наступила моя осень.

Ааааа!!! Это прекрасная вещь! Спасибо, что выложил сюда.

Мог ли я отказать?
Спасибо тебе за добрые слова, Руди.))

Диланду! Я под впечатлением!! Реально!
Про писунство, ох ты, про это трудно написать, но ты все выразил!..
Замечательная вещь, такая красивая, такая вдохновенная. Герой совершенно прекрасен. Он покоряет.

Спасибо, Скар. *покраснел* Я и дальше буду стараться.)))