Ну, вот. Здравствуйте снова. Пришел к вам с двумя новыми вещами. В ЖЖ подбадривали, спасибо. Был огромный стимул к работе. Итак, начинаю радовать или огорчать. Уж как вышло. Первое навеяно машиной, в которой я недавно чуть не разбился.
26:12
Закат. Солнце медленно клонилось к зазубренным остриям гор. Бескрайняя степь кругом готовилась к наступлению ночи, и прохладный ветерок небрежно шевелил сухую траву. Машина затормозила, подняв облако пыли, мгновенно накрывшее все вокруг. Только лучи заката пробивались сквозь медленно шевелящуюся желтую мглу. Щелкнула дверь, открываясь. Из пыльного тумана в машину нырнул Фома. И уселся, вернее, сложился втрое рядом с водительницей, недовольно ворча. Есть люди, которые не меняются со временем. Фома относился к ним. Все то же бледное и изможденное лицо, что и десяток лет назад. Все те же очки в толстой оправе из бежевого пластика. Вот только лицо покрылось щетиной и глубокими шрамами, а дужка очков держалась на изоленте. Казалось, даже бесформенная и безразмерная куртка осталась та же самая. В складках и пузырях этой куртки утопало тщедушное тело Фомы. Давно нестриженые и немытые волосы слиплись в сосульки и свисали перед очками. Сейчас на них прибавился еще и слой желтой степной пыли. После долгого молчания водительница поздоровалась: - Здравствуй, двадцатисемилетний Фома. Мы не виделись так давно, а ты не изменился. - Здравствуй и ты, двадцатишестилетняя Анастасия. Мне кажется, мы виделись вчера, но я с трудом узнаю тебя, - в тон ответил пассажир. – Давай поедем вперед. Не люблю стоять на месте. - Но впереди ничего нет. Что нам делать там? – удивилась водительница. - Это дорога, которая никуда не ведет. И никто по ней не ездит. Я люблю такие дороги. Фома смотрел только вперед, туда, где солнце уже коснулось вершин гор, прощально играя на линзах и оправе очков. Взревел старенький мотор, и машина снова подняв тучи пыли, двинулась по пустой дороге, все ускоряя бег. Фома прикрыл глаза, блаженно подставив лицо встречному ветру. А тот растрепал волосы, со лба отодвинулась прядка, обнажая глубокий розовый шрам. - Что тебе нужно от меня снова? Мне показалось, тогда мы с тобой решили для себя все, - подавив внутреннюю дрожь, сказала Настя. - Да так, - отмахнулся Фома, не открывая глаз. – Мне нужна от тебя небольшая помощь. Кажется, это будет интересно и для тебя тоже. - Какие у нас могут быть общие дела, шизофреник?! – возмутилась водительница. - Могут, раз ты приехала после первого же звонка, - усмехнулся Фома, ничуть не обидевшись. По отрешенному лицу блуждали тени надвигающейся ночи. - Что тебе нужно? Говори или проваливай! – разозлилась Настя. - Ну ладно, ладно, – пассажир вскинул руки и даже соизволил повернуть голову. – У меня есть один хороший проект. У меня есть все, кроме вебмастера. Хорошего вебмастера, такого, как ты. Причем, который согласится работать за один интерес. - Почему это я должна работать за интерес? – поинтересовалась Анастасия. - Да потому что это интересно! Фома громко рассмеялся и похлопал старую знакомую по плечу. - Давай, рассказывай, или в степи выкину. - Ну, понимаешь, Настенька, я построил большую ловушку. Настоящую мышеловку в мировом масштабе. И чтобы мышь человечества сунула в нее нос, не хватает только сыра. - Ага! – воскликнула Настя. - А сырок-то будет за мой счет! - Да ты просто еще не знаешь, что это будет за прикол! – заверил пассажир, потягиваясь. - Вот именно, не знаю! – огрызнулась водительница. - Ну, давай попробую объяснить, – сказал Фома, посерьезнев. – Слушала когда-нибудь нытье неизлечимо больных? Они несчастны. Но вот вопрос – чем? Представь, одна из таких депрессивных скотин жалуется другу, что врачи поставили диагноз – два года. Несчастен? Несомненно. Но, – разговорившись, он стал похож на старого себя. Болтуна и затейника. Большого шутника и прожигателя жизни. – Приятель на следующий день падает в люк и ломает шею. А этот нытик будет портить другим настроение еще два года. - Ну, естественно, – Настя пожала плечами. – Несчастье в знании своего срока. Безысходность и отсутствие надежды на будущее давит. Но при чем тут твоя ловушка. Ты умеешь отмерять сроки? – спросила она, косясь на Фому. - Я не умею. Все сроки отмерены за нас и до нас, - пробормотал пассажир, глядя на часы. – В психоневрологическом диспансере я познакомился с одним очень хорошим человеком. Гением. Он всю жизнь работал над теорией о том, что у каждого есть свой собственный срок, который не расширить и не сократить. И своя дата. Я смеялся сначала, как ты сейчас. Но по формуле, составленной им, мы рассчитали смерть шести человек с точностью до часа. А потом и его собственный срок. То, что у меня в кармане, изменит мир. Повисло молчание. Фома откинулся на спинку сиденья, любуясь закатом в ярких, фиолетово-алых тонах с оранжевой полоской. Когда пассажир заговорил снова, голос напоминал шорох поднятой колесами пыли: - Представь, что каждый знает, сколько ему отмерено. Человек знает, что накапливать бабки всеми средствами на будущее не имеет смысла. Будущего-то осталось с гулькин нос. Какие-то сорок лет еще, а потом - в гроб. Может, тогда придет хорошая мысля о других подумать, а не только о собственной заднице. - Ага, - скривилась Настя, - представь человека, который знает, что доживает, и терять нечего. Он выйдет из-под любого контроля. Освободит все потаенные комплексы и фантазии. Возможно, убивать, насиловать… - Я сказал, что формула изменит мир, а не улучшит, - парировал Фома. Анастасия включила фары, и два луча спокойного желтого света пронзили темноту наступающей ночи. - Ладно. А что ты сделаешь, если я пошлю тебя вместе с твоей ловушкой? - Ничего не стану делать. Это теперь твоя ловушка. Мой друг придумал ее, я – построил. Тебе же осталось только установить ее. Меж тонких и острых пальцев сумасшедшего заблестел лазерный диск. Лишь на миг, чтобы исчезнуть в большом кармане Настиной куртки. - Здесь материалы, теория, формулы. И от меня простенькая программа-считалочка. Мне по большому счету наплевать, как ты поступишь с этим диском. С мерным рокотом машину обогнал тяжелый грузовик, наполненный каким-то металлоломом. - Ну вот, - вздохнул Фома, - и здесь покоя нет. Высади-ка меня. Понимание постепенно пробивалось сквозь пелену новой информации, сквозь сеть понятий о возможном и невозможном. Вопрос сорвался сам собой: - А сколько тебе осталось? Сумасшедший усмехнулся и отодвинул рукав, показывая Насте электронные часики с красными циферками. 26:12. Мерный отсчет заставил вздрогнуть. Мерный и спокойный. Красные циферки сменяются, давая прочувствовать каждое мгновение. 26:11… 26:10… 26:09… - Ну, высади меня. Пожалуйста, - попросил Фома, пряча часы. – Я не хочу, чтоб ты пострадала. Настя не ответила. Машина охнула и вздохнула, прибавляя ходу. Непривычно быстрая езда для старушки стала сюрпризом. - Ну, не грусти. Пожалуйста. Не думай о смерти. Каждому - свое. - Идиот. Долбаный сумасшедший. Шизофреник! Настя впала в панику. Машина все ускоряла бег, почти догоняя грузовик. Фома замер на сиденье, опустив голову, разглядывал запыленные ботинки. Никакого страха, никакого волнения, никакой реакции, кроме грустной улыбки. Спокойствие пассажира заразило и водительницу. На некоторое время повисла тяжелая пауза, готовая, казалось, рухнуть на головы собеседникам. Черная громада грузовика слегка отдалилась. Фома поерзал на кресле, глядя на часы. Тихо спросил: - Ты доиграешь мою партию? - Я не знаю. Ночная тьма окутала автомобиль, навалилась тяжким грузом, не давая вздохнуть. Теперь присутствие сумасшедшего выдавали лишь поблескивающие сломанные очки. - Ладно, плевать. Останови машину, – голос Фомы стал тверже, прорезался властными нотками. Анастасия сдержала напор, не дрогнув. Подождать еще немного, продержаться. Доказать больному дураку, что все формулы – только его выдумки. Его и его безымянного друга. Грузовик впереди дернулся на дороге, заложил вираж, проехавшись по кустам у дороги, затормозил и снова набрал скорость. С трудом удерживаясь на дороге, тяжелая машина петляла, изменяла скорость, начинала разворачиваться, но снова возвращалась на курс. - Тормози, пока мы с ним не встретились! – почему-то с досадой проговорил Фома. - Отказал… - прошептала Настя, широко открытыми глазами глядя на дорогу. – Тормоз отказал… Безумная гонка продолжалась, насмехаясь над невольными гонщиками, сокращала расстояние между машинами. Фома повернул голову, скривился. - Зря ты меня не послушала. Ты выживешь, я знаю. Я хочу, чтоб ты жила. Жила. Прости меня… Настя оскалилась, вцепившись в руль похолодевшими пальцами и не различая, что говорит пассажир. Внезапно, заложив очередной зигзаг на дороге, грузовик взвизгнул покрышками и встал. Старенькая машинка въехала в огромное колесо, потеряв фару и бампер, с облегчением вздохнула белым дымом из-под капота. - Кретин! Болван! Вернусь – убью! – сыпала Анастасия, захлопывая дверцу автомобиля. Навстречу ей из кабины черного грузовика выкатился совершенно пьяный дальнобойщик. Он очень радовался объявившейся компании и приглашал выпить. Его бас перекрывал даже неиссякаемый поток ругательств, бьющий из Насти. Нервная дрожь понемногу отпускала, оставляя место только. И Настя обернулась уже, чтобы вволю посмеяться над теорией двух психов, составленной в бреду. Обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как со свистом лопается трос в кузове грузовика, и поток ржавого металла сметает и сминает все доводы и аргументы. Сметает и сминает вместе со старенькой пыльной машинкой и ее единственным пассажиром. И такой же грохочущий всесокрушающий поток прокатился по твердой душе. По твердому разуму и уверенному взгляду, тяжелым молотом вбивая чужую правоту в Настины уши.
Анастасия сидела на холодном асфальте, встречая первые лучи рассвета. Чувствуя спиной помятый бок автомобиля, крутила между пальцами блестящий кругляш диска. Восходящее солнце играло на идеально ровной поверхности диска, играло на осколках, усыпавших все под ногами, играло в глазах девушки, смешиваясь с новым нездоровым блеском. Две стороны одной дороги уводили в разные стороны от горизонта и до горизонта. Сделать рекламу, создать сайт, расставить ловушки на людей. Затикают тысячи часов, отмеряя тысячи сроков. Мир изменится, необратимо, без надежды на возвращение старого, спокойного, лучшего. Или наоборот, страшного, беспокойного и темного. Посильнее сжать пальцы и забыть обо всем. Хруст пластика или тиканье часов. Хруст или тиканье. Жить или играть. Тиканье или хруст.
|