- Так-так-так, - бормотал Захаров, привычно пробегая пальцами по кнопкам машины времени. Синхронизатор столь же привычно оттягивал карман. Это был новый, совершенно иного типа действия синхронизатор, потому что он имел очень малые размеры и не забывал при этих малых размерах обеспечивать высокую точность работы.

- Эх ..., ..., - привычным неброским матом бормотал подполковник Жданцев, находящийся в караулке. Подполковнику ужасно хотелось курить. Спичек не было. Ничего не было. Взгляд подполковника Жданцева упал на розетку в стене. Она имела две дырки, ноль и фазу, и выглядывала из-под ножки стола как белое рыльце бесенка. В голове Жданцева крутились мысли и воспоминания о школьных уроках физики, и вот наконец у него созрел гениальный план. Старый солдат обмотал проволочку бумажкой, надел перчатки, сунул оба конца проволочки в ноздри розетки, поднес сигарету и смачно плюнул на бумажку. Он ожидал, что бумажка воспламенится и он успеет прикурить. Вместо этого розетку коротнуло так, что бесенок в один миг превратился в чихающего огнем и молниями монстра. Мат подполковника вознесся до прежде неведомых ему самому вершин грамматической сложности. Его самого отшвырнуло в угол, не позабыв треснуть головой о стол, и теперь он лежал на спине и смотрел, как тупо моргает над головой лампочка. Она поморгала минуты три и погасла. В наступившей тишине и темноте вдруг скрипнула дверь, и знакомое бормотание достигло ушей подполковника. Он услышал мерную войлочную поступь и понял, что пропал.

Короткое замыкание захватило Захарова в самом начале пути. Он уже стартовал куда собирался, а собирался он в будущее, на сто лет вперед.
- Только бы не промахнуться из-за этого досадного замыкания, - заметил старик. Но приборы работали исправно, не забывая показывать лампочки полной готовности и верной работы всех систем. Академик уверился, что полет во времени происходит как надо, и расслабился.

Внезапно пустота вневременья сменилась воздухом и пространством. Привычная лаборатория - но, как сразу было заметно, куда лучше оснащенная - предстала пред очи Захарова. В первую очередь он увидел потолок. Потолок был невыразимо, невероятно чистый: исчезли следы взрывов и разбрызганного Михаилом варенья, царапины когтей птеродактиля, которого как-то притащил из прошлого Вурри, и царапины ногтей самого Вурри, на спор залазившего однажды на потолок. Захаров переместил взгляд на стены, и увидел, что приборы - обтекаемой, красивой формы и, судя по всему, прекрасно работают, а машина времени стоит на почетном месте, сверкая всеми частями.
Академик удовлетворенно вздохнул. "Звезда" через сто лет не просто функционирует, но функционирует на отлично!
И только тут он удивился, отчего же он лежит на столе и смотрит вверх.
Захаров попробовал перевернуться да не смог. Поднял голову, огляделся. Он лежал на железном столе, куда обычно ставили тарелки с бутербродами.
- Вурри, видимо, заменил стол. Прежний был куда меньше, я бы на него не поместился, - заметил Захаров и снова попытался встать или перевернуться. Тело не слушалось - оно было слишком слабым.
- Видимо, результат влияния временного перемещения, - отметил академик, - доселе не встреченный...
Захаров приподнял голову, чтобы посмотреть, не повредил ли он себе что-нибудь, но своего тела не увидел. Прямо перед его носом находилось тело младенца в подгузниках, и две кривые пухлые ножки бодро месили воздух. Прошло много секунд, прежде чем изумленный академик сопоставил все факты и пришел к выводу, что это его собственное тело и что он теперь - странное создание с головой старика и телом младенца. Захаров где-то читал о таком удивительном существе... Впрочем, так ли это? Гуля, он протянул ручонку с перевязками и ощупал голову. Лысина на месте. Но... пухлые щечки! Роток не шире пипетки!
Итак, все кончено! переместившись во времени на сто лет вперед, Захаров, в результате короткого замыкания, прибыл в будущее не в своем изначальном виде, а сильно, до младенчества, помолодев!...

---


Осознав ужасную правду, академик понял, что нужно действовать. Он обвел глазами комнату в поисках синхронизатора и увидел один - не его собственный, потернный вместе с халатом и штанами, а другой, из будущего... Но его можно настроить! окрыленный, Захаров все-таки перевернулся и тут же упал со стола. Херувимчиком он не был, поэтому упал тяжело, но не больно, и сразу попытался вскочить на ноги.
Это ему не удалось.
- Я не умею ходить! - сказал Захаров, и впервые в жизни в его голосе появилась нотка досады, - я плохо держу голову, - осознал он чуть позже и:
- Я академик в подгузниках!!!
И тут академик с отчаяния боднул стол - и обнаружил, что легко может передвигаться ползком.
Младенец Николай Эдуардович Захаров, вихляя ватным задиком, бодро пополз к двери, но вовремя услышал приближающиеся голоса и успел юркнуть в угол. Подавив желание зачмокать собственным пальцем, он притаился и затих.
Дверь открылась. Вошли двое.

- Ты мне не так скажи, - сказал один, рыжий, с седыми кудрями, завивающимися как рога сатрира, - ты мне скажи, почему эту болванку опять закоротило?
Голос сатира вихлял, как горный ландшафт. Второй, по всем приметам напоминавший кавказского старика-долгожителя, даже одетый в бурку с газырями, отозвался отрывисто:
- Да? Ха-ха-ха, вот так штука, коротнет и прощай штаны!
"Да уж", - согласился младенец, подтягивая подгузник.
- Вурри Вурриевич, академик-брат! - обратился к рыжему кавказский долгожитель, - ты чай-то пил?
- Нет, дорогой академик Зураб Мирабович... - седовласый сатир увлек горца в двери, - Или, если можно выразиться более научно, время нашего взаимного полдника еще не подошло... Однако какие же последствия...
"Эк их... за сто лет привыкли друг к другу и совсем ассимилировались, не поймешь где кто... Однако, оба академики. Молодцы ребятки." - порадовался Захаров.
Шаги Вурри и Зураба затихли в коридоре.
Захаров пополз снова к двери. Он добрался до нее и понял, что слабые ручонки его не в силах отпереть дверь, даже если он достанет до ручки. Тогда Захаров стал пытаться влезть на стол с синхронизатором, чтобы покинуть будущее немедленно, без разведки. Но и до стола не доставал. Захаров с досады хотел скрипнуть зубами, но зубов не было.

И тут дверь снова отворилась. Вошли двое. Захаров не успел спрятаться и сначала замер, а потом быстро пополз прочь.
Грушевидный, солидный, хорошо и аккуратно одетый человек сделал гигантский мягкий шаг и подхватил младенца. Примерно минута прошла в молчании, пока черные глаза Михаила изучали пустоватые младенческие зенки, а потом он опустил Захарова на пол, отступил на шаг и в изумлении крикнул:
- Папа???... это ты? что же с тобой произошло?
Захаров уставился на Михаила.
- Вы видите это, сержант Жданцев? - спросил возмужавший Михаил ветхого старичка-алкоголика, в котором Захаров теперь признал бывшего подполковника.
- Так он теперь сержант? - не удержался академик.
Михаил снова подхватил его на руки.
- Да, папа... я его разжаловал с того самого случая.. Но где же ты был? Мы потеряли тебя, проводили изыскания, нас субсидировало правительство, теперь машины времени есть в каждом доме, и деньги отменили... папа... и я так рад, так рад! Видишь, я одумался, теперь я такой. Это произошло уже после того, как Институт Русского языка академии наук издал словарь Ожегова-Кузнецова-Цумарева, в котором официально появилось слово "мишня" и его производные... А теперь у меня есть нобелевская по физике, а у Вурри, ты представляешь, за логику, и мы...

Но тут перед счастливыми, слезящимися глазами академика поплыл туман, так похожий на туман перемещения... Мужественное, доброе лицо Михаила смазалось в мишню, зафиксированную во всех словарях русского языка, а лицо пропитого Жданцева исчезло совсем.

Захаров открыл глаза. Он лежал в кровати, и часы показывали час ночи. Над ним стоял Михаил с тряпкой в руке, и пытался надраить профессорскую лысину средством для мытья ванн и унитазов.

КОНЕЦ

Едрить колотить - да это рулез. И рулез этот признаётся официально действительным
"Роковая Лысина" будет её название.

Спасибо, командир... польщена чрезвычайно!

Руди, это настоящий укур! Здорово;-) Так держать!

*с трудом пытается сделать суровую мину, выносящую безоговорочные вердикты, но подлый рот все равно расползается. В улыбке.*
Абсолютный шедевр. Уже после названия это стало ясно.

Один из самых любимых (если не самый) апокрифов на тему "Снега"!!!